Статья и фото о Париже

Леонид СОРОКА

МЕНЯЮ ТАШКЕНТ НА ПАРИЖ
(Путевые заметки)

Когда главный редактор узнал, что я еду в Париж, он не без ехидства спросил у меня:
- А в Ташкент не хочешь? – намекая на известные события, произошедшие там накануне.
Событий сейчас происходит много. И читателю уже надо напоминать, что в конце июля, когда я готовился улетать в Париж, в Ташкенте произошли два взрыва - возле израильского и американского посольств.
Так или иначе, но я ответил редактору на его вопрос, что в Ташкент вместо Парижа я не хочу. Во-первых, потому, что в Ташкенте я уже был, а в Париже еще нет. А во-вторых, насчет бегства от опасных мест, то сейчас на всем нашем шарике безопасных не просматривается. И Париж точно в их число не входит. Забегая вперед, скажу, что хоть и за все десять дней моего пребывания на берегах Сены ничего чрезвычайного не произошло, и у посольств Изриаля и США, а также других стран никто не взрывался, но когда я вернулся, то мне наша новая парижская знакомая Лена Орио, которая под эгидой Министерства туризма Франции у собора Парижской Богоматери даёт советы русскоязычным туристам, написала: «У нас почти сразу после вашего отъезда искали бомбу на площади Нотр-Дам, мы даже вынуждены были закрыть киоск минут на 10-15, пока одну из найденных сумок взрывали.»
На этом вступительную часть, в которой автор оправдывается перед главным редактором, почему вместо репортажа из Ташкента он посылает репортаж из Парижа, можно считать законченной.
Уж очень хотелось узнать, как он выглядит – этот воспетый и обруганный Париж, одно имя которого давно уже стало символом самых противоречивых явлений, чувств и ассоциаций. Когда мы прилетели и поселились в недорогой гостиничке “Londres at Anvers” на бульваре Магента, 133 – а это на границе с Монмартром, то прежде всего захотели поставить главные «птички», побывать, к примеру, в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас, где, как я вычитал «в 1913-м году Илья Эренбург предавался унынию над чашкой давно выпитого кофе, тщетно ожидая кого-нибудь, кто освободит его, заплатив терпеливому официанту шесть су.» Увы, сегодня «освободитель» Ильи Григорьевича шестью су бы не отделался. Но о парижских ценах поговорим в другом месте. Не будем материальным сразу же опошлять рассказ об этом романтическом городе, воспетом поэтами и прозаиками, живописцами и просто певцами. Их имена у всех на слуху, и не стану уподобляться туристскому путеводителю. Хотя и не упомянуть Триумфальную арку, на крышу которой мы вечером поднялись во второй день нашего пребывания (первого едва хватило на устройство в гостинице и на музей Родена, в тот день открытого для широкой публики бесплатно) тоже нельзя. А с крыши Триумфальной арки мы обозрели ночной Париж и его сходящиеся в одной точке бульвары, чтобы потом не раз и не два их промерять ногами, «апье» как подсказали нам французы. Вообще мой хороший знакомый Володя Добин предупредил меня, что Париж – это ноги. Его формулу я часто вспоминал, ощущая гудение в конечностях и полностью отбитые ступни. Тем не менее стоило нырнуть в душ после десятичасового кросса по парижским улицам и переулкам, по паркам и дворцам окрестностей – Версаля и Фонтебло, и всё снималось, оставалась только тихая музыка, которая перемежалась воем полицейских машин, они почему-то по нашей Магенте носились всю ночь с включенной сиреной. Заранее предупреждая преступников, что ли?
Уж раз зашла речь о полиции, попробую восстановить одну картинку, которую я наблюдал в районе, в котором мы жили. Надо сообщить, что он очень сильно арабизирован. То-есть рынок абсолютно весь состоит из арабских продавцов. И знаменитое «Я-Алла!», звучит там так, как и в Израиле. Так получилось, что я в ожидании жены, отправившейся на покупки сувениров, провел около часа на лавочке на бульваре Роше Шуар. Я расположился на средней части, там, где деревья разделяют улицу надвое, и наблюдал, как по четной стороне возле ресторана "El-Marsa” по тротуару шастали трое арабов – один уже вполне в возрасте, двое других помоложе и пытались всучить прохожим то пакет с каким-то трикотажем, то часы, то ожерелье, то небольшие подозрительные пакетики.. Прохожие делали вид, что не замечали их, кое-кто отмахивался, кто-то из люда попроще с любопытством на секунду останавливался, и тут же уходил от назойливых продавцов. А на самом бульваре неподалёку от меня расположилась другая компания арабов, как бы прикрывая тротуарных «работников». И вдруг я увидел, как бегающих по той стороне «коробейников» словно ветром сдуло с тротуара, и они присоединились к моим соседям. Через минуту после этого вдоль бульвара медленно проехала полицейская машина. Копы внимательно осмотрели из окна машины тротуар. После их отъезда, выдержав небольшую паузу, торговцы снова вышли в люди. И так происходило в течение часа четырежды – четырежды их смывало за минуту до проезда патруля. Казалось, что предупреждают их если не из самой патрульной машины, то, видимо из места, откуда она выезжает. И, наконец, произошло следующее – мои торговцы вдруг опять метнулись с тротуара на бульвар и панически быстро попрятали свой товар. Один ткнул его под передние колеса машины, припаркованной у бульвара, второй свой пакет засунул под сваи будки кассира находящейся тут же детской карусели. И буквально через минуту на бульваре появились двое мужчин в штатском, о профессиональной принадлежности которых, как говорится, было написано крупными буквами у каждого из них на лбу. Один весьма крупного телосложения с короткой борцовской шеей, второй же длинный каланча с рюкзачком за спиной, видимо, чтобы косить под туриста. Но на туриста он был похож как Винни Пух на тучку. Длинный, видимо, младший по званию, принялся заглядывать под машины и под будку. Но заглядывал как-то не очень тщательно, и, конечно же, так и не увидел пакеты, которые прекрасно видел я. Крупный наклонился к окну кассира карусели и, показав ему удостоверение, о чём-то попросил. Видимо, сообщать, если что-то заметит. Сейчас этот кассир разгонится доносить, подумалось мне. Ему тут с арабскими урками с утра до ночи рядом находиться. Да они, если что, раскрутят его на его же собственной карусели и запустят заместо спутника над Парижем.
Детективы удалились. А компания, которую они пытались прищучить, видимо, на этот раз всерьёз напуганнная, отдалилась на сотню метров от места постоянного кучкования и уселась на травке, более не решаясь приступать к активной деятельности.

От злачных мест, описанных выше, до классического Монмартра пешком (а по Парижу, как я уже успел заметить, только и надо передвигаться этим видом транспорта) минут двадцать. И в один из вечеров, поменяв ежедневный туристский затрапез на относительно нарядную одежду и сказав себе «Народ к разврату готов», мы отправились к знаменитой розовой мельнице, она же «Мулен руж» - место, где родился канкан, и которое ну никак нельзя пропустить туристу. Признаюсь вам по секрету – мы его пропустили, и пока живы. То-есть, мы посмотрели снаружи на здание варьете и даже спросили, где продаются билеты и почём они. Нас успокоили, что билетов нет – заказывать их надо заранее по телефону (и тут же вручили карточку с номером), а стоит посещение раскрученной среди туристов «Мельницы» 220 евро для пары. Ну, если мы находимся в стесненных материальных обстоятельствах, то можно придти на сеанс в 23:00 и там не будет закусок, а только бокал шампанского, зато билет будет стоить нам на двоих всего-то 180 евро. С ценами всё было бы ничего, в цифрах они очень похожи на израильские, если бы не неприятная привычка всё время в уме умножать это цифры на 5.6 – именно столько шекелей стоит новая европейская валюта сейчас. А умножив, мы как-то сразу грустнели. Впрочем, один продукт в Париже действительно намного дешевле, чем у нас (даже после умножения) – это вино. Как бы мы ни относились к этим «лягушатникам», которые в трудную минуту готовы кинуть своих союзников и благодетелей, но вина их от этого не становятся хуже. Признаюсь честно, к концу поездки мы были уже вполне квалифицированными дегустаторами.

- А как тебе парижанки? – ещё один дежурный вопрос, который часто повторялся после моего возвращения.
О парижансках я мог сказать только то, что у тех, которых я встречал, профиль и анфас были гвинейского или конголезского происхождения. В том числе и у девушек на Монмартре, стоявших в тоскливом ожидании клиентов. У одной из них на сгибе черной руки белела ленточка лейкопластыря, закрывшего неудачно сделанную инъекцию. Впрочем, моё впечатление о некой излишней темноватости кожи парижанок было объяснено одним мои приятелем так:
- Ну что ты хочешь? Ты же ходил пешком и ездил в метро и в автобусах. А настоящие парижанки ездят в автомобилях.
Пришлось признаться, что в этом доводе имеется свой резон.
Дни, когда мы находились в Париже – а это была первая половина августа – вообще отмечены массовым отъездом парижан на отдых. Так что в основном и встречался нам на пути свой же брат турист. К тому же нередко и изъяснявшийся на великом и могучем. Так, в гостинице за соседними столиками расположились мы, рядом семья казахских немцев, живущая в Германии, а за третьим столиком некий агроном-изобретатель из Подмосковья, прибывший предлагать, по его утверждению, в Сорбонну свои изобретения по части консервирования ягод и фруктов между двух спрессованых полиэтиленовых пленок. Агроном, ходил все дни в синем в полосочку костюме и голубом галстуке, с чемоданчиком, в котором были образцы – их он показывал всем подряд. Когда он впервые услыхал, как мы переговариваемся с немцем Альбертом по-русски, выкрикнул:
- О, земляки! Откуда?
А узнав откуда без особой иронии заключил:
- А, перебежчики!
Потом, правда, перебежчиков этих он тут же взял за пуговицы. С близкого расстояния было заметно, что волосы изобретатель подкрашивает в темнокаштановый цвет. Отведя нас в сторонку в холле отеля, он принялся подробно рассказывать, какие выгоды сулит человечеству его изобретение и как его не поняли в российском Министерстве обороны, где сперва пообещали выделить деньги на разработки сухих пайков для десантников, а потом передумали. Безо всякой видимой связи изобретатель перешел на свою версию разгадки секрета плащаницы с проступившим очертанием Христа, достал блокнот и принялся писать формулы и рисовать графики. В этом месте нам пришлось прервать его, потому что хоть и коллекционирование любопытных типов также входит в задачу путешественника, но ведь сам Париж еще впереди, неведомый и загадочный. И мы вынуждены были прервать нашего Пастера-Гей-Люссака.

Ещё не исходив Париж вдоль и поперёк, решили мы выбраться за его пределы. Целью нашей было посещение кладбища в пригороде Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронен Виктор Платонович Некрасов. И ранним утром мы сели на электричку и отправились к Вике, как любовно называли Виктора Платоновича Некрасова все, кто его знал близко. Не знаю, нужно ли напоминать читателю, ну разве самому молодому, что только благодаря Виктору Неркасову на месте Бабьего Яра не был построен стадион. Мне помнится, как во время полуподпольного митинга в день 25-летия со дня этой трагедии он, взобравшись на небольшой валун, стоявший в рощице на месте расстрела почти двухсот тысяч евреев, сказал: «Да, не только евреи погибли здесь. Но мы, русские и украинцы, должны всегда помнить, что евреи погибли только за то, что они евреи». А потом появилась памятная его заметка в несколько строк в «Литературной газете», где он написал, что был поражён, узнав о планах строительсва стадиона в Бабьем Яру. В какую умную голову, спрашивал он с сарказмом, пришла мысль устроить так, чтобы на месте величайшей трагедии человечества резвились детишки с мячом. К счастью, планам «строителей» не дано было осуществиться. Но зато их планы выжить неудобного, непредсказуемого Некрасова, вытолкнуть его подальше с глаз долой им удались. В 1973 году из-за смелых выступлений и в печати и устно Некрасов был исключен из партии, а в 1974 году при обыске у писателя были изъяты все рукописи. В том же году он был вынужден уехать во Францию, зная, что назад его уже не пустят. Поселился он в Париже. И отсюда, из Парижа продолжал бороться за то, чтобы была увековечена память невинных жертв. Кстати, когда дело о будущем памятнике в Бабьем Яру дошло до ЮНЕСКО, из Киева поехала в Париж заместительница министра культуры Украины, пытаясь убедить «мировую общественность» в том, что памятник уже давно в работе. Врала, разумеется...После неё на трибуну ЮНЕСКО вышел Виктор Некрасов и сказал, что по словам этой дамы всё выглядит пристойно, на самом же деле Бабий Яр давно превратили в отхожее место: туалетов нет, летними вечерами там собираются бомжи и #####... Это надругательство над памятью погибших. Всё это вспоминалось, пока мы ехали в электричке к месту, где нашел свой вечный покой Вика, скончавшийся в Париже 3 сентября 1987 года. За окном электрички мелькали здания пригородной промзоны, змеились черные граффити по бетонным стенам на немыслимой высоте. Всё как у людей. Напротив нас расположилась ярко накрашенная молодая женщина со смелым вырезом на груди. Рядом с ней стоял чемоданчик на колёсах. Услыхав русскую речь, включилась в разговор.
- Вы тоже в Сент-Женевьев-Де-Буа? А куда?
Узнав, что на кладбище, весьма удивилась:
- Охота вам тащиться по жаре на кладбище. А кто там похоронен?
Имя Виктора Некрасова оставило ее равнодушной. А услыхав имена Бунина и Галича, оживилась:
- Конечно, слышала что-то такое. А я вот к жениху еду, - сообщила грустным голосом. – Он у меня там в психушке.
Встретив наш вопросительный взгляд, разъяснила:
- Родственнички, богатые евреи, упрятали его туда от меня. За свои миллионы испугались. А вы откуда? – поинтересовалась наша спутница. Узнав, что из Израиля, оживилась.
- Бывала я у вас. В Ашдоде у меня друзья живут. А я сама из Ленинграда, уже почти семь лет как в Женеве. У меня там небольшая финансовая компания на пару с братом. Ненавижу этих французов. Вы ведь евреи? – задала она риторический вопрос. И продолжила: - А они такие антисемиты. И вообще все они сволочи. По-английски говорить не хотят. Такси в этом занюханном Сент-Женевьеве днём с огнём не найти. И евреи французские тоже хорошие сволочи, - добавила она, имея в виду, конечно, родственников своего жениха, не желающих делиться капиталом с заезжей русской дамочкой, окрутившей наивного мальчика с неустоявшейся психикой.
Тем временем электричка подошла к нашей остановке. И мы со своей спутницей вышли на площадь перед вокзалом. Автобус, идущий в сторону кладбища, уже стоял и ждал нас. А «невеста», продолжая честить французов, евреев и таксистов, двинулась в противоположном направлении, кинув нам на прощанье:
- Ничего, я до Ширака дойду, но своего добьюсь.
Мы с женой переглянулись. Что ж, у каждого свои проблемы. Надеемся, семья жениха обойдется без нашей помощи. Нам бы успеть выполнить дневную программу. И мы ускорили шаг, чтобы успеть к стоящему в сотне метров от станции автобусу. И успели. Заходившиее по мере движения пассажиры здоровались и с водителем, и друг с другом. Все знакомы между собой как в каком-нибудь российском райцентре, по дороге обмениваются своими нехитрыми новостями. Водитель сразу же пообещал предупредить нас о том, где сойти, чтобы попасть на русское кладбище. Из окна мы любовались живописными домиками и цветущими палисадниками французского городка. А вот и наша остановка. Вышли мы возле пустого поля. Вдали виднелись ворота– точь-в-точь такие, как на картинке путеводителя. И мы пошагали под палящим полуденным солнышком в их сторону. Вокруг не было ни души. На огромной стоянке для машин маячил одинокий грузовичок. Ворота были открыты, а за ними мы увидели небольшую конторку, стоящую рядом с кладбищенской церковью. В конторке за столом с бумагами сидел юноша в монашеском одеянии. Он заговорил с нами по-русски, но с французским акцентом и фразы строил очень забавно. Назвался он отцом Елисеем. Отец Елисей был с нами любезен и сам вышел, чтобы показать, где именно находится могила Виктора Некрасова. В это время по кладбищу бродило еще несколько человек. Время от времени встречаясь на аллеях, они направляли друг друга то к Бунину, то к Нуриеву, то к Тэффи – кто кого раньше нашел. На надгробии Виктора Некрасова был кем-то прикрепелен осколок с полей стражений. Видимо, из-под Сталинграда. А вот и могила Александра Галича под черным мраморным крестом. Почему-то вспомнились его строки «Ой, не шейте вы, евреи, ливреи! Не сидеть вам ни в Сенате, ни в Синоде!» А ему, русскому еврею Гинзбургу (Галичу) судьбой уготовано лежать на русском погосте в Париже. Такая вот концовка у песни. Посетители на надгробьях оставляют монетки. Оставили и мы по монетке у Вики и у Галича. Как бы хотелось, чтобы монетки им пригодились...Но увы, там, где они сейчас, ни баров, ни даже простых русских забегаловок.
Грустный какой-то выдался день. Но остался в памяти светлым, с первыми желтыми листьями, падавшими нам под ноги, когда мы покидали это место вечного покоя в Сент-Женевьев-де-Буа. Поздно вечером, вернувшись в отель, добрым стаканом «Мерло» мы помянули тех, о ком весь день вспоминали. Они живы, покуда живы те, кто помнит их.
Полностью статья будет на сайте автора www.copoka.com

Добро пожаловать на Форумы Travel.ru!

#1 леонид

#2 леонид

#3 asy

Количество пользователей, читающих эту тему: 0